Путеводитель по Берлину ^[1]

Утром я побывал в Зоологическом саду, а теперь  вхожу  сприятелем, постоянным  моим собутыльником,  в пивную: голубая вывеска, по ней белыми буквами  начертано "Львиная  Брага", исбоку  подмигивает   портрет   льва,  держащего кружку  пива.

Усевшись, я рассказываю приятелю о трубах, трамваях  и прочихважных вещах.

 I ТРУБЫ    

Перед  домом,  где  я живу, лежит вдоль панели огромная черная труба, и на аршин подальше -- другая, а  там --  третья, четвертая: железные кишки улиц, еще праздные, еще не спущенныев земляные глубины, под асфальт. В первые дни после того, каких гулко свалили с грузовиков, мальчишки бегали по ним, ползалина четвереньках  сквозь эти круглые туннели,-- но через неделю уже больше никто не играл,-- только валил снег.  И теперь, когда в матовой полутьме раннего утра я выхожу из дома, то на  каждой черной трубе белеет  ровная полоса, а по внутреннему скату, усамого жерла одной из них, мимо  которой  как  раз сворачивают рельсы, отблеск  еще  освещенного трамвая  взмывает оранжевой зарницей. Сегодня на снеговой полосе  кто-то  пальцем написал "Отто", и я подумал, что такое имя, с двумя белыми "о" по боками  четой тихих согласных посередке, удивительно хорошо подходит к этому снегу, лежащему тихим слоем, к этой трубе  с ее двумя отверстиями и таинственной глубиной.

 II ТРАМВАИ    

Трамвай  лет  через  двадцать исчезнет,  как  уже исчезла конка. Я уже  чувствую  в нем что-то  отжившее,  какую-то старомодную прелесть.  Все  в нем немного неуклюже, шатко,-- и когда, при слишком быстром  повороте,  перо соскакивает  спровода, и кондуктор, или даже один из пассажиров, перегнувшисьчерез  вагонную  корму  и глядя вверх, тянет, трясет веревку, норовя привести перо в должное положение,-- я всегда  думаю  отом, что возница дилижанса,  должно быть, ронял иногда кнут, иосаживал свою четверку, и посылал за кнутом парня в дологополой ливрее, сидевшего рядом на козлах и пронзительно трубившего  врожок, пока, гремя по булыжникам, дилижанс ухал через деревню.    

У трамвайного кондуктора, выдающего билеты, совсем особые руки. Они так же проворно работают,  как  руки пианиста,-- новместо   того,  чтобы  быть бескостными, потными,  с мягкими ногтями, руки кондуктора-- такие жесткие, что  когда,--  вливая ему  в ладонь  мелочь,--  случайно дотронешься до этой ладони, обросшей словно грубым, сухим хитином, становится нехорошо  надуше. Необычайно ловкие, ладные руки,-- несмотря на грубость ихи толщину пальцев.  Я с любопытством гляжу, как, зажав черным квадратным ногтем билетик, он прокалывает его  в  двух местах,как шарит пятерней в кожаном кошеле, загребая монеты для сдачи,и тотчас  кошель  захлопывает, дергает тренькающий  шнур илиударом большого пальца отпахивает окошечко  в передней двери,чтобы дать билеты стоящим на площадке. И при этом вагон качает,люди  в проходе  хватаются за висячие ремни, при каждом толчкеподдаются то вперед, то назад,-- но он не уронит  ни одноймонеты,  ни  одного лоскутка, оторванного от билетного ролика.Теперь, в зимние дни, передняя дверца завешена  внизу зеленымсукном,  окна помутнели от мороза, у остановки, на краю панели,толпятся рождественские елки,-- и зябнут у пассажиров  ноги, икондукторская  рука подчас  бывает в серой вязаной митенке. Наконечной станции  передний  вагон отцепляется, переходит надругие  рельсы, обходит оставшийся, возвращается с тыла,-- иесть что-то вроде покорного ожидания самки в том, как второйвагон   ждет,   чтобы первый,  мужеский,  кидая  вверх  легкоетрескучее  пламя,  снова подкатил  бы,   прицепился.   И  мневспоминается,  как,  лет восемнадцать тому назад, в Петербурге,отпрягали лошадей, вели их вокруг пузатой синей конки.    

Конка исчезла, исчезнет  и трамвай,--  и  какой-нибудьберлинский чудак-писатель  в двадцатых годах двадцать первоговека, пожелав изобразить  наше  время, отыщет  в музее былойтехники столетний  трамвайный  вагон, желтый,  аляповатый, ссидениями, выгнутыми по-старинному,  и в музее былых одеждотыщет черный, с блестящими пуговицами, кондукторский мундир,--и,  придя домой, составит описание былых берлинских улиц. Тогдавсе  будет  ценно  и полновесно,-- всякая  мелочь:  и кошелькондуктора,  и реклама над окошком, и особая трамвайная тряска,которую  наши  правнуки,  быть  может, вообразят;  все   будетоблагорожено и оправдано стариной.    

Мне думается,  что в этом смысл писательского творчества:изображать обыкновенные вещи так, как они отразятся в ласковыхзеркалах  будущих времен,  находить  в них  ту благоуханнуюнежность, которую почуют только наши потомки в те далекие  дни,когда  всякая  мелочь нашего  обихода  станет  сама  по  себепрекрасной и праздничной,-- в те дни, когда человек, надевшийсамый простенький сегодняшний пиджачок, будет уже наряжен дляизысканного маскарада.

 III РАБОТЫ    

Вот образы разных работ, которые я наблюдаю из трамвайного окна.  

На перекрестке вдоль рельс разворочен асфальт; четверорабочих поочередно  бьют молотами  по котырге; первый ударил,второй уже  опускает размашистым  и точным движением  молот;второй  молот грянул  и опять высоко поднимается, пока рушатсяравномерно, один за другим, третий, четвертый.  Я слушаю ихнеторопливый звон, чугунные куранты, четыре повторяющиеся ноты.    

Молодой  белый  пекарь в колпаке промахнул на трехколесномвелосипеде: есть что-то ангельское в человеке, осыпанном мукой.Дребезжит фургон  с ящиками  на  крыше,  в ящиках изумруднопоблескивают  ровные ряды пустых бутылок, собранных по кабакам.Таинственно провезли на телеге длинную черную лиственницу: оналежит плашмя,  макушка  мягко вздрагивает,  а корни с землей,завернутые в плотную рогожу, образуют у ее основания  огромную,желтовато-бурую    бомбу.   Почтальон  подставил   мешок  подкобальтовый почтовый  ящик, нацепляет  его  снизу  и  тайно,незримо, с поспешным шелестом, ящик опоражнивается, и почтальонзахлопывает квадратную  пасть отяжелевшего  мешка.  Но,  бытьможет, прекраснее всего -- бланжевые,  в розовых подтеках иизвилинах, туши, наваленные на грузовик, и человек в переднике,в  кожаном капюшоне с долгим затыльником, который берет тяжкуютушу на спину и, сгорбившись, несет ее через панель в румянуюлавку мясника.

 IV ЭДЕН    

Во всяком  большом  городе  есть  своего рода земной рай,созданный человеком.    

Если церкви говорят нам  об  Евангелии,  то зоологическиесады напоминают  нам  о торжественном и нежном начале Ветхого Завета. Жаль только, что  этот искусственный  рай  -- весь врешетках,  но правда, не будь оград, лев пожрал бы лань. Все жеэто,  конечно,   рай,--  поскольку  человек   способен  райвосстановить,  И недаром против берлинского Зоологического садабольшая гостиница названа так: гостиница Эден.    

Теперь,  зимой,  когда  тропических зверей  спрятали,  ясоветую посещать дом земноводных, насекомых, рыб. В полутемнойзале ряды озаренных витрин по бокам похожи на те оконца, сквозькоторые капитан Немо глядел из своей подводной лодки на морскиесущества,  вьющиеся  между  развалин   Атлантиды.   За  этимивитринами,  в   сияющих  углублениях,  скользят,  вспыхиваяплавниками, прозрачные рыбы, дышат морские цветы, и на песочкележит живая пурпурная звезда о пяти концах. Вот, значит, откудавзялась пресловутая эмблема: с самого дна океана -- из темнотыпотопленных Атлантид, давным-давно переживших  всякие смуты,--опыты глуповатых утопий,-- и все то, что тревожит нас.    

И, конечно,  нужно  посмотреть,  как  кормят черепах. Этитяжкие, древние роговые купола привезены  с  Галапагосскихостровов.  Из-под пятипудового купола медленно (как задержанныйснимок  в  кинематографе),   с  какой-то  дряхлой   опаской,высовывается морщинистая плоская голова  и две ни на что неспособные лапы. И толстым, рыхлым языком, чем-то напоми­нающим язык гугнивого  кретина, которого вяло рвет безобразной речью,черепаха, уткнувшись  в кучу мокрых  овощей, неопрятно  жует листья.    Но этот купол над ней,--  ах,  этот  купол,-- вековой,потертый, тусклая бронза, великолепный груз времен...

 V ПИВНАЯ    

-- Это очень плохой путеводитель,-- мрачно  говорит мойпостоянный  собутыльник.--  Кому интересно знать, как вы сели втрамвай, как поехали в берлинский Аквариум?    

Пивная,  в которой  мы  с ним сидим, состоит  из двухпомещений,  одно большое, другое  поменьше.  В первом стоитпосредине биллиард, по  углам  --  несколько столиков, противвходной  двери  -- стойка,  и за ней бутылки  на  полках. Впростенке висят, как бумажные знамена,  газеты  и журналы накоротких древках.  В глубине  -- широкий проход, и там виднатесная комнатка с зеленым диваном вдоль стены, под зеркалом, изкоторого вываливается полукруглый  стол, покрытый  клетчатойклеенкой,  и прочно  становится  перед диваном.  Эта комнатаотносится  к убогой  квартирке   хозяина.   Там   жена  его,полногрудая, увядшая немка, кормит супом белокурого ребенка.    

-- Неинтересно,--  утверждает   с  унылым   зевком   мой приятель.--  Дело  вовсе  не  в трамваях  и черепахах.  Да  ивообще...  Скучно, одним словом. Скучный, чужой город. И жить внем дорого...   

 Из нашего угла подле стойки  очень  отчетливо  видны вглубине,  в проходе,-- диван, зеркало, стол. Хозяйка убирает состола   посуду.  Ребенок,  опираясь  локтями,    внимательноразглядывает иллюстрированный журнал, надетый на рукоятку.    

-- Что вы там увидели,-- спрашивает  мой собутыльник имедленно, со вздохом, оборачивается, тяжко скрипя стулом.    

Там, в глубине, ребенок остался на диване один. Ему оттудавидно зальце  пивной,  где  мы  сидим,-- бархатный  островокбиллиарда,  костяной   белый   шар, который  нельзя трогать,металлический  лоск стойки,  двое тучных  шоферов  за   одним столиком  и мы  с приятелем за другим. Он ко всему этому давнопривык, его не смущает эта близость наша,-- но я знаю одно: чтобы ни случилось с ним в жизни, он навсегда запомнит картину,которую  в детстве ежедневно видел из комнатки, где его кормилисупом -- запомнит  и биллиард,  и вечернего посетителя безпиджака, отодвигавшего белым углом локоть, стрелявшего кием пошару,-- и сизый дым сигар, и гул голосов, и  отца  за  стойкой, наливавшего из крана кружку пива.    

-- Не понимаю, что вы там увидели,-- говорит мой приятель,снова поворачиваясь ко мне.    

И как мне ему втолковать, что я подглядел чье-то будущее воспоминание?

Zurück zur Chronik

[Home] [Start]